Тропинки в волшебный мир - Страница 55

— В писании, Сергей Иванович, не только об этом говорится. Там говорят, что и конец свету будет, архангелы затрубят на суд божий. Тоже к лучшему?

— Не приведи господь. Да теперь по нашим лесным местам никто уж в это и не верит. Как только сфотографировали луну да спутники разные полетели, — последняя старуха махнула рукой на всякое писание. Нет никакого бога. А если бы он был, я так думаю, разве бы он не попал в фотокарточку, когда луну с обратной стороны снимали? Попал бы! От техники никуда не денешься. Просто нет там никого, вот и все.

— То-то! А леса не скудеют. В том же писании сказано: да не оскудеет рука дающего! Просто глухарь уж птица такая нелюдимая. В глушь уходит.

— Это так, — согласился Сергей Иванович и тут же посоветовал: — Вам бы, ребятки, к Ясашному податься. Вот где сейчас дичи-то, наверное, тьма! Глухаря там по борам да по оборинам много, а уток и не счесть. Гагары разные, чирки, кулики, даже гуси гнездятся, а по веснам и лебеди залетают отдохнуть. Да чего там только нет! Помоложе я каждую весну туда ходил. Бывало, дней на пять уйдешь. Уж там-то душу отведешь…

— Это то самое озеро, на котором в прошлом году казанские ткачи своих подсадных съели и сами чуть с голоду не умерли? — с усмешкой спросил Дмитрий Николаевич.

— Оно самое, — не обратив внимания на иронию, сказал старик. — Тьма там всего. А на казанских смотреть нечего — сами виноватые. Они чуть не по зиме припороли туда. А вы сейчас в самый кон попадете. Был бы я чуть помоложе да ноги ревматизмом не сводило — в жисть бы не усидел!

Идея старого охотника мне понравилась.

— Ив самом деле, Дмитрий Николаевич, не попробовать ли счастья? Подумаешь, двадцать верст.

Дмитрия Николаевича тоже подожгло.

— А что же, — согласился он. — Для чего же и ехали сюда, для чего и отпуска брали, чтобы вдоволь побродить по весенним лесам. Возьмем да махнем завтра утречком.

— А добраться туда легко, — поучал Сергей Иванович. — На полдороге, верст десять отсюда, лесник Михаил Иванович Дмитриев живет. Он хотя и горный мариец, а человек золото. Прошлым летом туда переехал.

— Это не тот ли Дмитриев, который на кордоне за сушилкой жил? — спросил я, вспомнив одного очень мне знакомого лесника.

— Он самый! Ты же его знаешь, а я и забыл, — обрадовался Сергей Иванович. — Он вас сам и к Ясашному-то сведет.

Подошел Антон, в фуфайке, небрежно накинутой на плечи, в галошах на босу ногу и без фуражки.

— Из окна увидел: вы стоите. Дай, думаю, схожу, послушаю, о чем калякаете, — объяснил он. — На Ясашное собираетесь. Хорошо там. Я бы тоже пошел с вами, да вот, — покосился он на старшего брата, — бригадир не пускает.

— Пустил бы, Антон, — сказал Михаил, — не жаль, да время какое стоит — того гляди сев начнется, а ты у нас лучший севец.

Днем мы готовились к походу. Наточили топорики, вычистили до блеска ружья, набили патроны. Наташа поставила хлебы, чтобы к ночи выпечь и насушить нам сухарей.

Утром еще потемну двинулись в путь. Михаил с Иваном проводили нас до Васюткинского озера — километров за пять от хутора.

— Через неделю ждем! — пожимая нам на прощанье руки, говорили они. — Ни пуха ни пера!

Марийская сторона делится надвое: горную — северо-восточную часть и луговую — юго-западную. Но деление это весьма условное, ибо ни гор на востоке, ни лугов на западе в республике нет. Весь край захлестнули дремучие леса, и названия эти чисто диалектные. Горные марийцы по своему диалекту ближе к удмуртам, и луговые не совсем их понимают. Есть разница в обычаях, одежде и религии… Луговые марийцы, или черемисы, как в старину называли марийцев, со времен Ивана Грозного, когда вышли из-под ига казанских татар и присоединились к Русскому государству, приняли христианскую веру. А горные марийцы формально тоже вот уже более трехсот лет православные, но верят еще своим лесным богам Ин-Мару, Квазю, Кылдысину, Кемерети, разным мудорам — древопокровителям, Воршудам, Нулесьмуртенятам; одним словом, хотя и далеко не в чистоте, но сохранили свою языческую веру, идолопоклонство. У них и сейчас еще сохранились в лесах «святые» поляны и «святые» деревья, куда по определенным праздникам сходятся верующие поклониться своему культу — великому древнему богу Ин-Мару.

Но язычество горных марийцев сейчас уже весьма условно: на протяжении сотен лет они жили бок о бок с русскими в совершенно равных условиях, с теми же занятиями — земледелие, скотоводство, охота и рыбная ловля. К тому же более трехсот лет, как все марийцы и удмурты (вотяки) приняли христианскую веру, и культ идолопоклонства в корне изменился. Изменилось и значение многих лесных богов.

Луговые марийцы с иронией относятся к горным и часто спрашивают, как более цивилизованные: «Какому же вы богу поклоняетесь?» — «Тому же богу поклоняемся, что и вы, — отвечают горные, — а что в лесу, то деды так делали и прадеды».

Сейчас все это уже предается забвению, и в лес на поклон Ин-Мару, Квазю и Кылдысину ходят единичные старухи, стариков уже нет, не говоря о молодежи. А не очень давно, уже перед началом Великой Отечественной войны, гордые марийцы целыми селами ходили на свои «святые» поляны в лесу, к «святым» деревьям. Но этот ритуал тоже очень походил на христианский. На троицу, например, и русские устраивали свои празднества в лесу, убирали улицы и дома свежей зеленью берез. А горные марийцы делали это так: накануне, в субботу, устраивалось языческое моление. В лесу на «святой» поляне делалась скамейка для иконы — обыкновенной церковной иконы, какая полагалась к этому случаю. Все это обставлялось срубленными березками. Перед иконой служили молебен и приносили жертву Ин-Мару. В лес приводился жертвенный бык, купленный в складчину, и здесь его закалывали. Марийский жрец-картам брал в руки березовую ветку и читал молитву: «Ин-Мар! Нянь честь, нылни досьми уось» (бог хлеб давал, бог здоровья давал бы). А в это время с мясом жертвенного быка варилась пшенная или гречневая каша на все село.