Тропинки в волшебный мир - Страница 51

Иван лежал и задумчиво смотрел в огонь, пожевывая сухую травинку-былинку. Ко мне тоже сон не шел — волновала утренняя охота на лесного отшельника.

Над нами, словно тень, мелькнула большая темная птица.

— Филин, — не поднимая головы, определил Иван. — На охоту полетел.

Вскоре недалеко от нас по всему лесу разнеслось его зловещее уханье.

— Разгонит он всех глухарей, — забеспокоился Иван, — вредная птица.

Дикий хохот филина разбудил Дмитрия Николаевича.

— Кто это? — встрепенулся он и, узнав, приподнялся на локте. — Нехорошо, что он тут. Попугать бы его, дьявола, из ружья, да нельзя: токовище потревожишь.

Филин смолк, словно подслушал наши разговоры. Минут через пять хохот и уханье снова разнеслись по ночному лесу, но филин был уже далеко, видимо, по ту сторону соснового острова, где-то за моховым болотом.

Очнулся Михаил.

— Филин? — спросил он. — Может, поэтому Дмитрий Николаевич и не слышал вечером глухарей, если он, окаянный, сюда повадился?

— Не должно, — вставил Иван. — Два дня тому назад мы сами тут одного глухаря спугнули. Этот филин скорее пролетом тут, пришлый.

Дмитрий Николаевич подсел поближе к огню и стал внимательно рассматривать лосиный рог.

— Не налюбуешься? — спросил Михаил.

— Да не то, — ответил он. — Этот рог молодость мне напоминает, охоту на сохатого. Из-под Москвы я родом, а там у нас есть хорошо известная всем охотникам лесная дача — Лосиный остров называется. Незадолго до революции казна сдавала его охотникам на откуп. Рубля три или еще сколько там заплатишь и стреляй целую зиму лосей, никто тебе не запретит. А бить разрешали только быков. Но где же их одних-то наберешься. Иной раз два-три дня гонишься за лосем, а выследишь — это корова. Чего делать, не бросать же. Били, а чтобы не попасться, вот такие рога с железными винтами имели. Свалишь корову, ввинтишь ей в голову рога и везешь. Сходило. Кто доподлинно дознаваться будет? Много тогда браконьерничали.

— Верно, — протянул Михаил. — Хоть и браконьерничали тогда много, а дичи по лесам было еще больше. А вот теперь и закон ее охраняет, и сами охотники вроде сознательнее стали, а дичи нет. Как это понять? Мой отец говорит, что в этом вот самом лесу он в молодости за одну зорю по пяти, а иной раз по семи глухарей брал. Тетеревам, а особенно рябчикам да белым куропаткам, — так и счету не знали. А теперь разве убьешь столько? Ни в жизнь!

— Это так, — поддержал его Иван. — Мой отец рассказывал, как он на моркияльской поляне голыми руками двух глухарей поймал. Шел лесом. Дело было весной, вот об эту пору. Слышит, шум какой-то. Вышел на поляну и обомлел: шагах в пяти от него два глухаря сцепились, как деревенские петухи, и дубасят друг друга. И ружья у отца с собой, как на грех, нету. Что делать? Бросился он да обоих и поймал голыми руками. А они в руках все еще друг друга клюют, вот до чего озверели. Так он их живыми в село и принес. Они его-то за дорогу всего в кровь ободрали. Вот какой случай был. А теперь не то чтоб руками, с ружьем не скоро его возьмешь. Скудеет лес, прямо на глазах. Тут уж ничего не скажешь…

— Время, должно, такое, — пояснил Дмитрий Николаевич. — Раньше этим лесом, может, со дня его создания ни один трактор не проходил. А теперь посмотри! Железная дорога проложена — шум. Города кругом разрослись. Заводы загудят — даже здесь слышно. По всем лесным дорогам день и ночь автомашины да тракторы гудят. Да и так в лесу немало всякой техники работает. От этого и скудеет лес. Перекочевывает дичь в более глухие места.

— А как будет, когда человек до всех глухих мест доберется? — спросил Михаил и заулыбался. — Тогда куда вся дичь пойдет?

— А никуда не пойдет, — ответил Дмитрий Николаевич. — Вся здесь останется. Тут начнет привыкать. Ты возьми, к примеру, когда на полях впервые тракторы появились. Помнишь небось. Зайцы и лисы веками жили в полях вокруг мужичьих риг, а тут пошли было наутек. Грачи и скворцы вечно за пахарем по борозде ходили, а тут тоже струсили. Да и как не струсить глупой дичине? Шум, грохот, хоть уши затыкай. Люди более робкие и те струсили перед этими железными махинами. А теперь посмотри! Тракторы еще мощнее стали, комбайны — целые корабли по полям пошли, почти круглый год в поле шум да грохот стоит, а дичь уже не разбегается. Грачи и скворцы прямо так за трактором и летают, чуть только на плуг не садятся, а червей так прямо из-под лемехов выбивают, и гул тракторный им вроде как родным стал. Как только загудит в поле трактор, — они туда, да несметной стаищей летят — черным-черно. Дескать, где шум, там и пища, червячком можно раз-живиться. Зайцы с лисами тут тоже ни капельки никакого шума не боятся. Прошло то время. А были бы еще глухие поля, где тракторов нет, может, вся дичь и подалась бы туда. А тут сразу на всех полях тракторы появились, да с каждым годом все больше и больше, бежать-то и некуда. Вот и привыкли. Худого им этот шум не делает. Наоборот, больше корма. Так, должно, и с другой дичью будет, которая в лесах обитает. Привыкнет. А перепела? А уж на что сторожкая дичь полевая куропатка, не с вороньем сравнить, а ведь тоже привыкла… Теперь ни трактора, ни комбайна не боятся. Так круглый год в поле живет.

— Это правда, — сказал Михаил — Я хорошо помню, как зайцы с колхозных полей разбегались. Гибель их тут было у нас, а как трактор в поле заревел, — шаром покати! А года через полтора снова откуда-то появились и уж теперь никакого шума не боятся. Бывает иногда, тракторист или комбайнер чуть ли не на него наедет, а он лежит себе, как ни в чем не бывало. Только уж увидит трактор шагах в двух — сметнется.