Тропинки в волшебный мир - Страница 91

«Эх, связался я с кем!» — тяжело вздыхая, упрекал себя пчеловод.

После завтрака Кузьма пошел на омшаник делить мясо. Уговоры деда Мирона повременить денька три на него не действовали» Мирон остался в избе, махнув на все рукой. Покончив с дележом, Кузьма перед самым обедом вдруг неожиданно собрался в село отвезти толику мяса жене.

— Что ж это ты делаешь? — вспылил дед Мирон. — А если попадешься кому по дороге? Погубить хочешь?

Ничего не будет, не бойсь, — пряча глаза, сказал сторож. — Кому какое дело, что я везу. Я ведь не останавливаю прохожих зачем же меня остановят.

Дед Мирон еще больше расстроился. Ему все казалось, что дед Кузьма попадется. Он хорошо представил себе зимнюю дорогу до своего села, Кузьму у самой околицы и мужиков, окруживших его салазки. Мужики развязали мешок, вываливают на снег куски мяса, берут бледного Кузьму за грудки. Чудится деду Мирону, что вот и милиция прибывает на пасеку с обыском. Стыд, срам! Его, Мирона, всю жизнь прожившего честно и непорочно, везут в район на допрос. Что-то теперь скажут соседи?

На улице вдруг злобно залаял Шарик. Старик оторвался от своих невеселых дум и подошел к окну. Но едва взглянул, как лицо его мертвенно побледнело, язык словно одеревенел.

По тропинке к домику неторопливо шли два милиционера.

Старика словно прошило громом. Что делать? Упасть в ноги, раскаяться?

А шаги уже на крыльце. Вот скрипнула сенная дверь, вот распахнулась избяная.

— Здравствуйте, хозяева! — зазвенели молодые здоровые голоса.

— Здд-расте! — промямлил дед Мирон, испуганно глядя на вошедших.

— Вы извините нас, отец. Не знаем, как в десятый квартал пройти. Дрова там нам отводят. К леснику зашли, а он уже ушел, не застали. Это далеко отсюда?

Старик не знал, верить ему, нет ли. От радости он готов был каждого сам, на своих плечах, перенести прямо в делянку.

— Тут рукой подать, совсем рядом! — ласково заговорил он, сам удивившись, что язык его стал опять работать и не подводит.

Проводив «гостей», он так тяжело вздохнул, словно сбросил с плеч невыносимую тягу. На лбу его выступила испарина.

— Нет, так дальше не пойдет! — вслух сказал он. — С этим проклятым мясом теперь ночи не уснешь. Нет, к лешему все это!

Он взял свои салазки и, забравшись на омшаник, стал лихорадочно складывать свою горку мяса в мешок. Его била нервная дрожь. «К лешему!» — твердил он.

Нагрузив салазки, дед Мирон, по пояс увязая в снегу, с трудом потащил их в лес, в чащу, туда, откуда только ночью принесли его. Добравшись до места, старик свалил все в кучу и очень довольный пошел назад. «С этим проклятым мясом до хорошего дело не дойдет», — оправдывал он свой поступок.

Избавившись от мяса, дед Мирон почувствовал себя намного лучше. Он достал инструмент и до самых сумерек мастерил новый улей, что-то насвистывая под нос.

Кузьма пришел на пасеку уже затемно. — Отвез? — встретил его скупым вопросом дед Миро:.. — А как же! — А как проболтается твоя краля? Попадет ведь?

— Не проболтается, — уверенно ответил сторож, — небось не маленькая! А ты весь свой пай здесь думаешь схоронить?

— Я уж схоронил. Так схоронил, что ни один леший не найдет! Где взял, туда и отвез. Не надо! — гордо сказал он.

— Как отвез? — удивленно переспросил Кузьма. — Так и отвез, чтоб душа не ныла…

Мертвая тишина стоит над уснувшим лесом. Луна то покажется в разрывах туч и осветит заснеженные деревья, то снова надолго упрячется в темных космах, и тогда черный полумрак окутывает лесные глухомани.

На болоте, в еловом острове, проснулся старый волк. Он потянулся и посмотрел под елку, где один за другим, свернувшись клубками, спали шесть переярков. Волк тихо заскулил, помахал хвостом, но молодые продолжали лежать.

Старый волк, вспомнив, как прошлой ночью стая славно попировала потрохами и шкурой лося, проглотил голодную слюну. Он засеменил чащей к тому месту, где вчера так удачно пировала семья. Там не осталось и шерстинки, но волку хотелось еще раз убедиться в этом, вдруг да кусочек остался незамеченным?

Когда волк подходил уже близко, в ноздри ему вдруг ударил сильный, дурманящий запах свежей лосятины. Запах был настолько силен, что у волка вспыхнули зеленым фосфорическим светом глаза и на снег потекла изо рта желтая слюна. Он бросился к мясу, но тут вдруг услышал, как кто-то пробирается через чащу. Зоркие глаза хищника заметили темный силуэт человека. Волк оскалил зубы, но, услышав металлический щелчок ружейного затвора, как тень, растаял в темноте.

Человек воткнул в снег старенькую берданку и, воровато оглядевшись, стал торопливо складывать в мешок куски мяса. Уложив все, он увязал салазки, взял ружье и, пугливо озираясь, пошел через чащу назад, по только что проложенному следу.

Едва человек скрылся за деревьями, как на полянку снова вышел волк. Он посмотрел горящими глазами вслед удалявшемуся человеку, понюхал воздух и не найдя ничего съестного, в злобе схватил кусок окровенелого снега, поднял крутолобую морду в звездное небо и тоскливо, с надрывом, завыл.

Колокольчики

Шли по темным, кое-где освещенным улицам. И хотя было за полночь, земля и воздух еще не остыли от дневного зноя; булыжная мостовая и каменные здания, как печи, дышали теплом. Иногда с Волги долетал ветерок, но и он доходил сюда уже сухим, потерявшим за дорогу запах сырости, лугов, реки.

— Только бы на свое место успеть! — уже в который раз повторил Степан Алексеевич, прибавляя шагу.

Он мягко, словно крадучись, ступал по серому булыжнику в своих резиновых сапогах-броднях, и Костя едва поспевал за ним.