— Надо сходить! — охотно отозвался он. — Дрозд хотя и не ахти какая птица, и грешно их стрелять настоящему охотнику, да и закон не велит, но хоть посмотрим на лес.
Михаил, видя, как мы немного оживились, одобрил:
— Чего же, сходите. Я бы тоже пошел с вами, да земля после дождя раскисла, вязко будет деревянной-то ноге.
Мы стали собираться. Антон пошел домой за ружьем.
Я надел резиновые сапоги, брезентовую куртку с капюшоном. Дмитрий Николаевич поверх своей куртки натянул еще широкий Михаилов плащ, под который спрятал ружье. Едва только за окнами мелькнула голова Антона, мы вышли на крыльцо.
Дождь был несильным, но сеял часто-часто, не прерываясь. Лес утопал в его серой дымке и чуть вырисовывался темной стеной. Утонуло в этой сетке и озеро, и озимое поле за хутором. Казалось, что сразу же за последним домом кончается земля.
Мы пошли к лесу, гулко хлюпая по лужам. Дмитрий Николаевич ворчал:
— Не сиделось в тепле. В такую погоду хороший хозяин собаку не выпускает, а мы сами полезли.
Он ворчал до самого леса и, убедившись, что и здесь не рай и неодетые деревья нисколько не спасают от дождя, вернулся домой. Мы с Антоном остались вдвоем.
— По опушке пойдем, — предложил он. — Вон там, в березках, должны быть дрозды.
Дошли до берез, но дроздов там не оказалось.
— В поле, должно, — тихо, словно боясь кого-то спугнуть, сказал он. — Вон, видишь, кустарник растет? Там!
В километре от леса виднелось темное очертание не то новостройки, не то кустарника.
— Там дроздов гибель, — продолжал Антон. — Это озерцо небольшое ивняком поросло, а в ивняке дрозды хоронятся. Я всегда замечал: как здесь, в березах, стрельну, — они все туда летят, в ивняк. Я снова жду, когда они вернутся. Там в поле вода в одном месте разлилась широко, и мне не пробраться.
— Так чего же? Мы ждать, что ли, будем, когда они к нам сюда прилетят? — спросил я.
— Если их никто там не спугнет, — не прилетят. ~ Чего же делать?
— Ты пойди туда сам, у тебя сапоги высокие, проберешься Вон прямо по дороге и ступай, а я здесь останусь. Ты стрельнешь там — они ко мне полетят. Я здесь пальну — к тебе. Так и будем стрелять. А больше никак нельзя.
— А как же в одиночку их тут стреляешь?
— Как стреляю? Убью пару — и все тут. Душу только тешу, Я согласился и, перекинув через плечо ружье, пошел по вязкой дороге к чуть видневшемуся сквозь сетку дождя кустарнику. Дорога была тяжелая, почти сплошная лужа воды и грязи. За всю ростепель здесь еще ни разу никто не проходил, и мой глубоко вдавленный след был первым.
Около низины, про которую говорил Антон, я нашел топор, видимо потерянный еще зимой проезжавшим по дороге лесорубом. На фаске его выступило несколько желтых пятен молодой ржавчины, но лезвие оказалось острым: топор был в хороших руках. Я приткнул находку за пояс и, подняв голенища сапог, осторожно перешел разлив.
Дождь не переставал. Куртка моя намокла, отяжелела. Поднятый капюшон неприятно холодил шею. Я шел, хлюпая по лужам, мало обращая внимания на то, что весь обрызган грязью.
Но вот и ивняк. Показалось большое от половодья озеро с кипевшей под дождем водой. В кустах попискивали невидимые дрозды.
Я вошел в заросли невысокого чахлого ивнячка и, держа ружье наготове, стал пристально вглядываться. Но птиц нигде не видел. Сделал еще шагов пять, и только тут прямо из-под ног с громким криком, похожим на задорный смех, вылетел крупный дрозд-деряба. «Цха-ха-ха-ха-ха-ха!» — звонко раздалось по кустам. Я не успел выстрелить, но заметил, где опустился дрозд. Сделал шаг, но тут другой дрозд с таким же криком-смехом вылетел из-под ног, словно выстрелил. Птицы сидели, скрываясь от дождя, на самых нижних сучьях и были почти невидимы. Хорошенько приметив место, где опустилось сразу несколько птиц, я стал скрадывать их, не обращая внимания на вылетавших.
Пришлось пожалеть, что нет тут Антона. Можно было бы прямо здесь нагонять друг на друга птиц, спрятавшись по концам заросли.
Выследив пару дроздов, я, не торопясь, выцелил их и выстрелил. И словно не выстрел из ружья, а взрыв произошел на острове.
Туча дроздов с громким «ха-ха-ха-ха» сорвалась с кустов и стремглав полетела к лесу. Я выстрелил влёт и сбил еще двух птиц. Собрав добычу, я пошел по острову, затерявшемуся среди зеленого моря озими, поискать для подкарауливания удобное место.
«Бух-ух-х!» — глухо прогремел выстрел на опушке леса. И вскоре я услышал, как дрозды, все с тем же криком «ха-ха-ха-ха!», огромной стаей летели ко мне. Едва первые из них опустились на ивняк, я выстрелил два раза подряд — и еще три дрозда-пересмешника очутились у меня в сумке.
«Ббух-х!» — хлопнул и замер выстрел Антона. И снова «ха-ха-ха-ха» — и мои два выстрела.
Охота разгоралась. Но после третьей или четвертой «встречи» дроздов у себя на острове я больше их не дождался. Птицы смекнули, что дело неладно, и полетели не ко мне, а вдоль опушки леса и безвозвратно скрылись вдали.
Посидев еще с полчаса, я пошел под тем же дождем обратно к лесу. Там, на опушке, меня дожидался, стоя под елкой, Антон.
— Ну как? — еще издали спросил он. — Понравилась охота? А не верили, что в дождь можно охотиться. Жаль, скоро догадались они, а то бы мы еще постреляли.
Антон с сожалением сплюнул на землю и стал разминать в мокрых пальцах папиросу, из которой, как опилки, сыпался табак. Кое-как закурив, он спросил меня, много ли я подстрелил. Я раскрыл сетку ягдташа. В ней лежало около десятка ровных птиц.
— Хорошо, — одобрил он. — А у меня четыре. Плохо с одноствольным ружьем. Я бы тоже не отстал.