Узнав, что мы перебираемся на Ясашное озеро, старик удивился не менее, как я когда-то удивился его ткацкому станку.
— Да что вам там делать-то? Разве в пильщики найметесь? Там еще с прошлого лета начали лес валить и по се время валят. Неужели в хуторе никто об этом не знает? Это прошлой весной озеро в лесу было, а теперь почитай что в степи стоит. А шуму — уши затыкай. Не то что птице или зверю какому, человеку-то с непривычки невмоготу. Машин разных — гибель. Электропилами валят. Тракторов наехало, автомашин. Ветку от Суслонгера тянут. На Марбумкомбинат больше везут да на Кокшагу для сплава. Нам уже план на посадку леса дали. Только я сто тысяч саженцев получил, да другие лесники не менее. Размах огромный. Не знаю только, как справиться, где людей брать. И в колхозах как раз посевная начнется. Прямо беда.
— Вот и поохотились в заповедных лесах, — удрученно пропел Дмитрий Николаевич.
Новость поразила и меня.
— А вы не тужите, — успокаивал лесник. — Раз ко мне пришли, без охоты не будете. Есть тут места, сведу я вас завтра утречком, а может, и сегодня еще после обеда сходим. Рядом тут озерцо, и чирки водятся.
Такой вариант нас не устраивал. Нам непременно хотелось пожить с недельку на берегу заповедного озера Ясашного, познакомиться с его обитателями. А в темных еловых лесах, какими мы только что прошли, весной охотнику делать нечего. Белка выкунела, а из дичи, кроме клестов да зеленых дятлов, тут ничего не ищи.
— Найдем, — успокаивал нас старик.
Возвращались мы на хутор тихим весенним вечером.
Устали да и были к тому же не очень довольны. На Ясашном озере шли лесоразработки, а темные елово-пихтовые леса в обходе Михаила Дмитриева нам не понравились: они не для весенней охоты на дичь. Пробыли мы здесь два дня, были на трех озерцах провального типа, как и большинство озер в марийских лесах, а возвращались пустые.
Нам не повезло.
Мы шли, тяжело нагруженные, по раскисшей дороге, часто останавливались и отдыхали. Поклажа была нелегкая. Дмитрий Николаевич отставал, и мне через каждые полчаса приходилось останавливаться и поджидать его. Солнце уже скрылось за черные пики елей, когда мы подходили к хутору.
— Отдохнем! — предложил Дмитрий Николаевич.
Мы свернули в лес, к небольшому озерцу, мимо которого проходила наша дорога, и, сняв с себя поклажу, сели на берегу.
Хутор был недалеко. Оттуда доносились звуки радио, мычание коров, говор людей.
— Теперь мы, считай, дома! — заметил Дмитрий Николаевич, с наслаждением вытягивая онемевшие ноги. — И таскало же нас в этакую даль! Столько-то дичи и вокруг города можно было бы настрелять.
И, словно в подтверждение его слов, на той стороне озерца вдруг просвистел чирок-свистунок: свись, свись, свись…
— Слышал? — насторожился Дмитрий Николаевич и, приложив к губам кулак, поманил: — Тю-тю-тю-тю…
Чирок этого только и ждал. Он тут же поднялся, подлетел к нашему берегу и опустился шагах в двадцати от нас, в недоумении крутя головкой с бусинками глаз: куда, мол, делась уточка? Только сейчас позвала — и пропала…
— Видишь? — спросил Дмитрий Николаевич. — А ведь здесь он не один.
Услышав разговор, чирок снялся и полетел. Мы не жалели, так как стрелять не собирались, да и ружья наши были разобраны и лежали в чехлах.
— Сколько там добыли за три-то дня с дорогами, — бубнил Дмитрий Николаевич, — я бы тут за один вечер больше взял. А все натура. Вечно куда-то тянет. Все кажется, что чем дальше в лес, тем больше дров, а выходит наоборот. Прошлой осенью мой сосед все надо мной смеялся. В выходной уйду я за грибами и так далеко заберусь, что только к вечеру еле-еле до дому доберусь. А он вокруг города ходит и за день корзины четыре принесет. А я — одну!
— Дмитрий Николаевич! — усовестил я его. — Да разве мы за этим ходим далеко-то, чтобы больше принести? Нет ведь?
— Оно, пожалуй, и верно! — согласился он. — Иногда я заранее знаю, что ближе — лучше, а иду дальше. Знаю, а иду. Тянет. Натура уж у пас такая любознательная, что поделаешь! Интересно ведь по лесам походить.
Так оправдали мы в этот тихий вечер свой неудачный поход на Ясашное озеро.
Вечером другого дня я один пошел на охоту. Дмитрий Николаевич отдыхал, сославшись на усталость, Михаил с Иваном занимались по хозяйству, а Антон по каким-то надобностям ушел в село, в правление колхоза.
Я лежал в шалаше на берегу неширокой лесной протоки, соединяющей два небольших озерца, и ждал вечернего перелета селезней. Было рановато. Солнце еще не село, и, несмотря на все старания моей круговой уточки, селезни не летели.
В шалашике, сделанном из еловых веток каким-то охотником, было тесно, неудобно, но и наружу нельзя: полетит ненароком селезень — сразу заметит. Так и сидел я, согнувшись вдвое, полулежа, чуть высунув из шалаша кончики стволов.
Вдруг над водой промелькнула чья-то тень. Крякуша моя неестественно вскрикнула и скрылась под водой. И в то же мгновение на то место, где только что она плавала, бросился крупный орлан-белохвост.
Удивительная прозорливость у этой птицы. Еще не коснувшись воды, он заметил стволы моего ружья, сразу же взмыл и, лениво махая метровыми крыльями, огромный и ловкий, полетел прочь.
Ружье, так некстати, было заряжено мелкой утиной дробью. В патронташе лежали патроны с другими номерами дроби, крупнее, но перезаряжать уже некогда. Я пустил в угон страшному хищнику, в его ослепительно белый хвост, подряд оба заряда. После каждого выстрела орлан, круто забирая все выше, смешно тряс крыльями, часто-часто, словно пытался вытряхнуть из них попавшую под перо дробь.