Тропинки в волшебный мир - Страница 43

— Ну, а вторую, наверное, уж без жребия доедали? — спросил, ухмыляясь, Дмитрий Николаевич.

— Без жребия, продолжал Михаил. — Погоды они так и не дождались. Съели подсадных и — в обратный путь. До нашего хутора еле ноги дотащили: голодные, обросшие — медведи да и только. Так ни с чем и уехали. А дня два или три прошло после них, и погода установилась. Весна весной, теплынь, хоть рубашку скидывай. Мы с отцом вскорости на это Ясашное поехали. Уток там было, как комарья, а стаи все прибывают и прибывают. В самый кон угодили. За две зори — вечер и утро — целый мешок одних крякушей взяли. Вот как бывает.

— Бывает и не такое, — сказал Дмитрий Николаевич. — У меня тоже был случай, чуть было совсем не загиб. Да где бы, вы думали? В пяти верстах от города, за лесхозовской сушилкой на мочальном болоте. Автомобильные гудки слышу, радио до меня явственно ветерком доносит, а я сижу, как грек под березой. Вот так же в ростепель в болоте на острове один очутился, ходил слушать, прилетели ли вальдшнепы. Вода поднялась, и нету кругом ни души. Двое суток просидел, охрип кричавши. Насилу выбрался. Спасибо одному рабочему с сушилки, корова у него в лесу заблудилась, ходил искать да напал на меня…

Утренняя охота всех освежила. Мы изрядно проголодались. Зато на пасеке нас ждал роскошный завтрак. Сторож Мотанкин ошикал всех наших вчерашних вальдшнепов, опалил на костре, сложил их в ведерный чугун и сварил без картошки, без лука. Даже соли забыл положить. И все же, несмотря на полную бесталанность повара, завтрак вышел на славу: его пробелы мы восполнили. За столом воцарилась мертвая тишина. Слышалось только сопение да работа челюстей. За все время завтрака только Иван один раз нетактично заметил Антону, что тот не отрезает частями, а таскает из чугуна целыми птицами. Антон было смутился, покраснел, но Дмитрий Николаевич выручил его.

— Что это ты, Иван, — сказал он, — простой истины не знаешь. — Чай, большому-то куску рот радуется!

Все рассмеялись.

— Это верно, — согласился сторож Мотанкин, вытягивая из чугуна крупного вальдшнепа. — Не только что рот, но и душа-то рада.

— Зачем ты, Иван, побеспокоил парня? Видишь, он только было залоснился, как молодой голубь, — весело сказал Михаил и захохотал И вдруг хохот покрыл весь стол. Марийцы расхохотались так, что поджимали животы. А Мотанкин сквозь смех то и дело восклицал, как бы подливая масла в общее веселье: «Ха-ха-ха, молодой голубь!»

Мы с Дмитрием Николаевичем молча переглядывались, пожимали плечами и никак не могли понять, чем же вызвано такое веселье.

Когда все насмеялись до слез, в том числе и Антон, который хохотал громче всех, Михаил рассказал нам, в чем дело.

Оказывается, у марийцев есть сказка-анекдот про чувашей. Когда-то в давние времена делили чуваши землю и увидели на меже ежа; что за диковина, что за чудо — никто определить не мог. Михаил долго показывал, как бестолковые чуваши удивлялись, впервые увидев такое чудо… Тогда староста сказал, что нужно послать за Иваном Васильевичем. Тот за двадцать верст на мельницу ездит и, конечно, все знает. Побежали в село. Мудрец в это время спал на печи, и с задорги торчали только лапти. Когда старику растолковали, в чем дело, он слез с печи, перекрестился на передний угол и, очень довольный тем, что понадобился миру, сказал: «Что ж, раз мир просит, надо сходить». Но оказалось, что и единственный знаток на селе видит ежа впервые. «Чудо, да и только, — сказал Иван Васильевич. — Сколько живу, где ни был, чего ни знаю, а такое чудо первый раз вижу». — «Что же все-таки такое?» — напирал староста. «Точно сказать не могу, но думаю, что это или серый волк, или молодой голубь».

Я давно заметил, что марийцы любят сочинять безобидные анекдоты про чувашей. Те, в свою очередь, взахлеб рассказывают о марийцах и мордвинах. Мордвины — о леших, русских и татарах, русские же обо всех сразу, но особенно много о евреях и армянах, хотя многие сочинители и в глаза-то армян не видели. Так уж повелось на Руси. У нас не могут, чтоб не подковырнуть друг друга безобидной, иногда очень умной и острой, а бывает, и глупой шуткой…

После завтрака Михаил с Антоном отправились домой. Дмитрий Николаевич решил отдохнуть и остался на пасеке. Он забрался на омшаник, настелил там ульевых подушек и лег. Мы с Иваном пошли в лес поискать, нет ли поблизости тетеревиных, а может, и глухариных токов.

Когда мы вышли с пасеки, уже припекало солнце. Всюду на разные голоса звенели птицы. Лес был полон шума. На муравейниках большими, по пригоршне, кучками сидели рыжие лесные муравьи и, шевеля черными ниточками усов, грелись на солнце. Сидели они на самых верхушках муравейников, где больше солнца, как деревенские ребятишки, которые об эту пору тоже забираются поближе к солнцу на повети и крыши домов.

В одном месте стоял большой, хорошо вытаявший из снега муравейник. На верхушке его сидели муравьи и грелись. Многие из них пробовали спускаться вниз, но на промысел пройти не могли: муравейник все еще был отрезан от всего лесного мира плотным серым сугробом, из которого пока только и вытаял один этот муравьиный дворец.

Ранней весной в недоодетом лесу каждая травинка, каждый росток, пробившийся из-под прошлогодних, туго спрессованных снегом листьев, бросается в глаза, и радуешься этому первому ростку, как драгоценности.

Из середины некоторых муравейников торчало по пяти-шести лоз дикого лесного малинника, и это тоже бросилось мне в глаза, и еще потому, что вокруг, может, на целый километр или больше, вообще не было малинника.