Тропинки в волшебный мир - Страница 119

119

— Куда посадим? — спросил Ваня, вынося из сеней рабочий ящик с инструментом и гнилушками для дымаря.

— Гнилому углу придется дать, — ответил Кузьма.

— Стоит ли? Сколько мы туда давали, а толку?

— Что ж поделаешь? Не подсилишь, там совсем тогда все пчелы загинут.

— Пора уж убрать отсюда все ульи. Чего канитель разводить? — проворчал Ваня. — Одни убытки… Да и жаль. Первый рой — в эту провальную яму. Пуда бы два он меду дал.

— Пустяки! — возразил Кузьма. — Тут всего пять ульев, а дело интересное. Надо же все-таки узнать?

Сняв с одного улья крышку, Ваня пустил в леток несколько клубов дыма и сдернул с рамок холстик. Кузьма бегло осмотрел рамки. В каждом промежутке меж ними копошилось по горстке пчел.

— Маловато, — вздохнул Кузьма. — Во всех ульях пчелы битком, а у этих…

Рой, отсидевший несколько часов в холодном и темном омшанике, присмирел. Пчелы дружно пошли в новое для них жилище, Ваня усиленно дымил, чтобы не было драки.

Гнилой угол — это северо-восточный угол пасеки. Внешне почти ничем не отличается от прочих углов лесной поляны. Место не заболоченное и не гниющее, такое же сухое, как и вся пасека. Разве что солнце из-за высоких елей заглядывает сюда только перед закатом, Вот и вся видимая разница, если только она имеет хоть какое-нибудь значение для пасеки.

Пчеловоды прозвали его «гнилым» за то, что здесь стоят семей пять и все они никогда не давали ни меда, ни воска. Каждое лето с весны и до осени их приходилось подсиливать пчелой из других ульев да подкармливать. Но не проходило и двух-трех недель, как семейки опять ослабевали, теряли летную пчелу и хирели. Велось это издавна, с первого года образования здесь пасеки. Тщетно искали пчеловоды объяснение этому непонятному явлению, но шли годы, а гнилой угол так и оставался больным местом на пасеке.

В прошлом году, когда Кузьма, окончив в районе пчеловодные курсы, принимал эту пасеку у очень древнего деда Афанасия, тот, почесав затылок, на котором еще осталось с десяток легких и белых, как облако, волос, сказал:

— Все, мил человек, у меня в порядке, Вот только с этим углом беда. Очень уж слабые тут семьи. Давно я здесь и за все время в том проклятом углу ни с одного улья ни капли меда не взял. Все только подсиливаю да подкармливаю, а толку чуть. Тут, должно, нечистая сила поселилась…

Кузьма тогда безвыходным положение не нашел. Он решил, что дед просто не раскусил какую-нибудь особенность места.

Но не «раскусил» ее и Кузьма, хотя испробовал за лето немало способов. Не раз он советовался и с районным зоотехником-пчеловодом, а толку все равно не было.

Солнце еще не село. Оно застряло где-то в середине черных колючих елей и с трудом пробивалось сквозь их толщу тонкими золотыми нитями. Вся пасека погрузилась в тень. Над лесной поляной закружились в вечернем воздухе ночные птицы козодои.

— Завтра хороший денек будет, — заметил Кузьма. — Козодой высоко мошку гоняет. Жди роев…

— Теперь не вздохнешь! — согласился Ваня и, затоптав окурок, взял ведро и пошел к роднику за водой.

Кузьма подбросил в еще не остывшие угли хворосту и стал раздувать костер.

За ужином Ваня сказал:

— А я думаю, Кузьма, не газы ли какие тут поблизости из земли идут и губят пчел. Ты замечал, что у нас на пасеке много землероек? Замечал? А хоть одну из них ты видел в гнилом углу, а?

— Да просто не обращал внимания. Может, и видел.

— А я специально обращал и ни одной не видел. Значит, боятся они гнилого угла. Газ там, не иначе. Вот найдем мы его, тогда все село будет им печи топить, и дров не надо.

Несмотря на спустившуюся ночь, он взял лопату и пошел в лес копать ловчие ямы для землероек, чтобы на них подтвердить свою догадку.

Оставшись один, Кузьма задумался. Он знал, что в гнилом углу не все семьи слабнут одинаково. Те, на которые больше падает солнце, слабнут медленнее…

А над поляной, над погрузившимся в поздние сумерки лесом черными тенями кружились козодои.

Утром Ваня вынул из ловчей ямы пять землероек и три лесные мыши. Попали мыши, видимо, перед самым приходом Вани, иначе были бы съедены землеройками. Ваня посадил землероек в жестяные банки из-под консервов, прикрыл их проволочной сеткой и расставил в гнилом углу.

Землеройки были очень прожорливы. Когда одному зверьку пустили мышь, он, вдвое меньше мыши, молниеносно задушил ее, а к вечеру от мыши осталась только шкурка. Землеройки ели все: дождевых червей, кузнечиков, стрекоз, жуков, — и Кузьма всегда удивлялся их прожорливости.

— Не дохнут? — потирая руки, шутил он над Ваней. — Видно, и эту зиму придется печи топить дровами. Нет газу-то?

Кузьму интересовали землеройки… Очень уж любопытно нападают на корм — моргнуть не успеешь! Кузьма привязывал за нитку толстого мохнатого трутня и, осторожно опуская его, жалобно трепыхавшего крыльями, в банку, быстро дергал нитку обратно. И всякий раз, как бы быстро ни дергал Кузьма, нитка вылетала обратно пустая, а землеройка, поблескивая злым, с маковое семечко, глазком, аппетитно хрустела. «Вот язва!» — удивлялся Кузьма.

Началось массовое роение. В эти дни пчеловоды бегали по пасеке, словно заведенные. Не хватало времени не только пообедать, даже покурить. Рои выходили один за другим. Лишь перед вечером, в небольшое затишье между сбором и посадкой роев в новые ульи, Ваня улучал свободную минуту, чтобы взглянуть на своих землероек.

— Подохли! — как-то радостно крикнул он Кузьме. — Все до одной! Значит, этот ядовитый газ их все-таки задушил!

119